Успел захватить последнее солнце

Приезжала ветеринар, та самая Марина, которая ставила самую первую прививку моему тогда еще щенку Ларуссу. За девять лет она очень постарела, отпустила длинную косу и перестала надевать латексные перчатки, которые тогда, на мой детский взгляд придавали делу особую серьезность, а ее делали настоящим врачом. Сейчас же, когда мы все трое собрались в комнате, как позже окажется в последний раз, никакие перчатки, чтобы понимать уровень профессионализма Марины нам были не нужны. За эти девять лет было многое: экземы, простуды, вечный демодекоз и прочие собачьи недуги, которыми Ларусс был щедро одарен еще с щенячества. Марина всегда была с нами. Можно сказать, что мы росли втроем: Марина росла как ветеринар, я росла как ребенок, а собака росла как собака.

"У меня был пес Крис, - начала Марина. – Так же лежал как твой, не ходил совсем, но хорошо кушал, позже оказалось, что у него онкология. Умер потом. Я до сих пор жалею, что не усыпила его раньше. Ты подумай об этом". Марина виновато развела руками. Ей было стыдно мне об этом говорить. Она взяла анализы и оставила мне номер телефона, где собаке поставили бы этот укол.

Потом началась серия мучительных и вязких разговоров с папой. Он отказывался понимать, что стоит прервать мучения Ларусса. Стоило нам остаться на кухне вдвоем, он бросал свой бутерброд с сыром и старался сделать вид, что он занят и говорить со мной ему некогда. Доходило даже до того, что он делал вид, будто меня и не существует вовсе. Его можно было понять. Ларусса завел папин отец. Дедушка до безумия любил немецких овчарок. Когда дед умер, собака осталась единственным живым и по-настоящему осязаемым напоминанием. Свидетельством дедушкиного огромного сердца.

Лапы Ларусса гноились, он лежал, и от этого когти его нисколько не стачивались и больно цеплялись за край половички. Подстричь их мог только Ренат, раньше он готовил Ларусса к выставкам. В детстве я всегда сравнивала всю эту кинологическую тусовку с какими-нибудь породами собак. Ренат был пуделем. Черные туго кудрявые волосы закрывали глаза, а нос был тонкий. "Чем тебе не пудель?" - спрашивала я у деда. Он сначала делал серьезный вид, собираясь пожурить меня, а потом раздавался дымным хохотом. А сейчас Ренат был совсем не похож на пуделя. Скорее на таксу. Такая же грустная морда. Папа тоже это замечал. Вставал рядом и начинал бубнить: "Мы его и так и сяк, стараемся, все для него, лечим…"  Это причитание неимоверно раздражало меня. Хотелось снять тапок и кинуть его в отца. Зачем оправдываешься? Стой уже спокойно. Ренат человек очень скромный и не мог себе позволить хотеть бросить тапкой в папу. Хотя если бы этому старому пуделю добавить немного пороха, он бы точно решился на это.

Позвонила Марина и сказала, что у Ларусса рак. У меня внутри что-то опустилось. Я была рада, что он скоро умрет. С одной стороны я не знала, честно ли испытывать это чувство, но с другой стороны, я понимала необратимость процесса. Помнила слова Марины.

Ларусс умер в пятницу. В последний теплый день этой осени. Он успел захватить последнее солнце. В эти три последних дня он вдруг начал бегать, интересоваться игрушками и лаять на соседей. Он был жизнерадостен и активен как никогда раньше. На минуту мне показалось, что он и вовсе поправился. Потом папа сказал мне, что у собак, как и у болеющих людей: за несколько дней до смерти организм перестает сопротивляться и чувствуется невероятное облегчение.

Когда я начинала писать этот текст, он был еще жив. А сейчас умер. Тогда я готова была кричать и биться за то, чтобы всех больных и мучающихся животных усыпили. Прямо сейчас. Я была готова вгрызаться папе в горло, лишь бы мы усыпили Ларусса, Сейчас мне стыдно за это.

Смерть его была невероятно органичной и естественной. Это случилось дома, рядом с близкими ему запахами. Перед смертью он не выл, не скулил. Просто лег на свою половичку и умер.

Татьяна Огрызко. Студентка отделения журналистики ТюмГУ. Тьютор в школе одарённых детей. Воспитывает будущих филологов. Нянчит котов.